Точка - это тоже бесконечность. С торца.
В рамках свободного участия.
По заявке Таэлле, которая хотела отзыв на фик Ходит сама по себе, автор Viorteya tor Deriul (aka *Oxocanta*)
читать дальше
След гвоздя
Этот короткий фик вряд ли удастся забыть даже спустя долгое время после прочтения. Его необычность отнюдь не в отсутствии романтического хэппи-энда, а, скорее, в реалистичности сюжета. Мы привыкли думать, что у аниме-героев настоящие страдания, но все же эти типажи обладают определенным условным набором функций, закрепленных за ними канонностью и вхарактерностью (к примеру, Бьякуя грустит по Хисане, а Ичиго по матери, Орихимэ по брату, а Рукия по Кайену и т.п.). Таким образом, оставаясь в рамках образа, мы изначально сужаем богатство личности героя, чаще раскрывая его с одной только стороны. Но при этом он все же остается несколько «плоским», «анимешным» персонажем.
В тексте Виортеи этого нет абсолютно. Удивительно, как, оставаясь в рамках канона, ей удается буквально штрихами обозначить внутренний мир персонажей, показать истинную драму героев. Тем более пронзительную, что в фике нет внешней напряженности. Все скорее обыденно. Возвращение Йоруичи в дом Урахары, где у того жена (внучка Орихимэ), дети.
— И где тебя носило все это время?
— Да где только не. Разве только на Луне не была.
— Ну, там сейчас людно стало. Живые никак не могут успокоиться – так и норовят забраться на небо. Не на одно, так на другое. — Мужчина в задумчивости поскреб небритый подбородок. — Хорошо, что они не знают правды, да? О лучших мирах… - он помедлил совсем слегка, прежде чем спросить обычным тоном: — Как там?
Ее ждали так долго, что это ожидание стало чем-то сродни легенде, и когда она наконец решила вернуться, то оказалось, что настоящая и живая - она никому не нужна. Не ей подарены внимание и утешение. Не ее выбирают, чтобы стареть вместе и уйти на перерождение, потому что быть одному на земле – бессмысленно.
В смертности есть своя привлекательность. Возможность все забыть и начать заново. И один выбирает путь земной, человеческий (хоть единичная реплика и выдает тоску по "лучшему из миров"). А другая, наслаждаясь бессмертием шинигами, вдруг обнаруживает, что лишилась того, что представляет ценность даже в ее мире: дома, близкого друга, неодиночества.
Это жанр «новой драмы», созданный литературой ХХ века. Когда читатель считывает не то, что произносится вслух:
— Кискэ, что же ты не сказал, что у нас гости? Вы ведь – Шихоуин-сама? Проходите скорее в дом. Молоко, чай, кофе?
<…>
Да-да. Что-то сейчас творится в школах из-за этой реформы образования! Просто ужас, и не говорите!
Подтекстом распознается оставшееся за кадром разговора. Иногда оно будет названо, мелькнет в мыслях наблюдательницы, но чаще мы догадаемся о чувствах героини по взгляду, по случайной вроде бы реплике или замечанию:
— Ой, а где шляпа?
<…>
Ну да, еще и кошка. Темно-рыжая персидская дура чистейших кровей.
Теперь здесь не место былому. Черную кошку заменили рыжей и уже навсегда. Даже в финале «очередное поколение» персов будет словно издеваться над героиней, утверждаясь над ней и после исчезновения единственного, к кому она была привязана. Напоминая, что теперь все ее попытки создать иллюзию счастья, семьи, любви всего лишь суррогат.
А здесь… а здесь всего лишь кровь. И внешнее сходство. И несколько фотографий в слишком поздно появившемся семейном альбоме.
Может, только «старая панамка на гвоздике на стене» и дает нам малую надежду, что баловство и попытка привязать так похожего на лохматого безумца мальчугана небесполезны? Но нет.
У него совсем иная повадка. Он такой же сорванец, какой была в далеком детстве совсем чужая ему по крови женщина.
И он, вырастая, будет гладить и таскать за хвосты только рыжих, рыжих, отвратительно рыжих кошек.
Безнадежность. Отчаянье.
Тем более острое, что создается совершенно спокойным тоном повествования. Без истерик. Молчанием. Легкой улыбкой. Даже затекстовым заливистым смехом озорного малыша…
Женщины не плачут. Плачут девочки в колыбели, чтобы потом разучиться навсегда. А женщины просто смотрят друг на друга. Одна, смертная, - с жалостью и смиренной горделивостью. Другая, могущественная, но заплутавшаяся в тысячах миров, - с внешним равнодушием, скрывающим зависть и еще стыд.
Нет, даже не за "подтянутую гладкость собственных ног и идеальную, без единой морщинки кожу на шее", и не за то, что "сама кажется юной девчонкой". За опоздание, ставшее роковым. За любовь, променянную на свободу. За трусость. За отказ привязаться и довериться. За страх потерять себя, который в итоге этим и оборачивается, когда потеря другого – это лишение большее, чем части себя. И даже уйти следом невозможно. Как можно переродиться, будучи неполным?
Здесь все пронизано болью.
Возвращение – острое кошачье царапанье – неприметная с виду ранка, ноющая и воспаляющаяся, она надолго оставляет белесый след.
И так же саднит сердце Урахары, которому Йоруичи напомнила о собственной цене за когда-то совершенный выбор. Считать ли "семейную идиллию" равноценной платой за "потерянный рай", куда ему нет возвращения, за иное предназначение, оставшееся нереализованным? А Орихиме предстоит увидеть, как ради нее любимый откажется от бессмертия. Только вряд ли она поймет истинный мотив этой жертвы. Тем более, что дочь названа по имени вроде бы неопасной уже соперницы.
Интересно, как автор решает вопрос о разнице восприятий. Давая свою оценку происходящему, Виортея смотрит на мир глазами Йоруичи.
Они - хозяин и хозяйка. А она сама – гостья, "бродяга", "гулена". "Госпожа кошка". "Глупая" и "блудная". Чужая. Ей здесь нальют молока, как старой знакомой, даже произнесут вежливую формулу:
— Заглядывай, когда будет время.
Но настоящее молоко предназначено для младенца, а время у героини несчетное, так что оно не поддается измерению. Бытие времени в этом фике – бесконечность, а значит срок повторного возвращения не наступит никогда.
И все же в тексте есть хоть абсурдная, но надежда. Связанная именно со временем.
Среди миллионов душ в мире живых и на небесах нет шанса найти одну-единственную. А рождение стирает память гораздо лучше смерти. И все же… На улицах всех городов, во всех районах Руконгая, она вглядывается в лица, вслушивается в рейятсу, и ищет хоть малейшую искру узнавания. Она знает, что никогда не найдет. И не искать она тоже не может.
Чтобы найти истинного Урахару – не "Кискэ" – не мальчишку, так похожего на них обоих - обманчивый образ никогда не рожденного общего сына, - у Йоруичи целая вечность…
Хронотоп у Виортеи искусно и незаметно встроен в идею повествования. Маленький дом на грунте тепл и уютен, но его пространство ограничено. У кошки в лапах - вся вселенная, от Луны до Сейрейтея.
Сейчас, в начале повествования, она отдала бы ее не задумываясь. В финале – этот бескрайний мир все же ее единственный шанс, потому что даже Руконгай имеет границы, а значит есть смысл еще оставаться живой.
И, сорри, не удержалась ))))))))))))
………
И если ты уходил к другой,
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.
Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
………
Когда же и след от гвоздя исчез
Под кистью старого маляра,
Мне было довольно того, что след
Гвоздя был виден вчера.
………
И в теплом ветре ловить опять
То скрипок плач, то литавров медь...
А что я с этого буду иметь,
Того тебе не понять. (с) Новелла Матвеева
По заявке Таэлле, которая хотела отзыв на фик Ходит сама по себе, автор Viorteya tor Deriul (aka *Oxocanta*)
читать дальше
След гвоздя
Этот короткий фик вряд ли удастся забыть даже спустя долгое время после прочтения. Его необычность отнюдь не в отсутствии романтического хэппи-энда, а, скорее, в реалистичности сюжета. Мы привыкли думать, что у аниме-героев настоящие страдания, но все же эти типажи обладают определенным условным набором функций, закрепленных за ними канонностью и вхарактерностью (к примеру, Бьякуя грустит по Хисане, а Ичиго по матери, Орихимэ по брату, а Рукия по Кайену и т.п.). Таким образом, оставаясь в рамках образа, мы изначально сужаем богатство личности героя, чаще раскрывая его с одной только стороны. Но при этом он все же остается несколько «плоским», «анимешным» персонажем.
В тексте Виортеи этого нет абсолютно. Удивительно, как, оставаясь в рамках канона, ей удается буквально штрихами обозначить внутренний мир персонажей, показать истинную драму героев. Тем более пронзительную, что в фике нет внешней напряженности. Все скорее обыденно. Возвращение Йоруичи в дом Урахары, где у того жена (внучка Орихимэ), дети.
— И где тебя носило все это время?
— Да где только не. Разве только на Луне не была.
— Ну, там сейчас людно стало. Живые никак не могут успокоиться – так и норовят забраться на небо. Не на одно, так на другое. — Мужчина в задумчивости поскреб небритый подбородок. — Хорошо, что они не знают правды, да? О лучших мирах… - он помедлил совсем слегка, прежде чем спросить обычным тоном: — Как там?
Ее ждали так долго, что это ожидание стало чем-то сродни легенде, и когда она наконец решила вернуться, то оказалось, что настоящая и живая - она никому не нужна. Не ей подарены внимание и утешение. Не ее выбирают, чтобы стареть вместе и уйти на перерождение, потому что быть одному на земле – бессмысленно.
В смертности есть своя привлекательность. Возможность все забыть и начать заново. И один выбирает путь земной, человеческий (хоть единичная реплика и выдает тоску по "лучшему из миров"). А другая, наслаждаясь бессмертием шинигами, вдруг обнаруживает, что лишилась того, что представляет ценность даже в ее мире: дома, близкого друга, неодиночества.
Это жанр «новой драмы», созданный литературой ХХ века. Когда читатель считывает не то, что произносится вслух:
— Кискэ, что же ты не сказал, что у нас гости? Вы ведь – Шихоуин-сама? Проходите скорее в дом. Молоко, чай, кофе?
<…>
Да-да. Что-то сейчас творится в школах из-за этой реформы образования! Просто ужас, и не говорите!
Подтекстом распознается оставшееся за кадром разговора. Иногда оно будет названо, мелькнет в мыслях наблюдательницы, но чаще мы догадаемся о чувствах героини по взгляду, по случайной вроде бы реплике или замечанию:
— Ой, а где шляпа?
<…>
Ну да, еще и кошка. Темно-рыжая персидская дура чистейших кровей.
Теперь здесь не место былому. Черную кошку заменили рыжей и уже навсегда. Даже в финале «очередное поколение» персов будет словно издеваться над героиней, утверждаясь над ней и после исчезновения единственного, к кому она была привязана. Напоминая, что теперь все ее попытки создать иллюзию счастья, семьи, любви всего лишь суррогат.
А здесь… а здесь всего лишь кровь. И внешнее сходство. И несколько фотографий в слишком поздно появившемся семейном альбоме.
Может, только «старая панамка на гвоздике на стене» и дает нам малую надежду, что баловство и попытка привязать так похожего на лохматого безумца мальчугана небесполезны? Но нет.
У него совсем иная повадка. Он такой же сорванец, какой была в далеком детстве совсем чужая ему по крови женщина.
И он, вырастая, будет гладить и таскать за хвосты только рыжих, рыжих, отвратительно рыжих кошек.
Безнадежность. Отчаянье.
Тем более острое, что создается совершенно спокойным тоном повествования. Без истерик. Молчанием. Легкой улыбкой. Даже затекстовым заливистым смехом озорного малыша…
Женщины не плачут. Плачут девочки в колыбели, чтобы потом разучиться навсегда. А женщины просто смотрят друг на друга. Одна, смертная, - с жалостью и смиренной горделивостью. Другая, могущественная, но заплутавшаяся в тысячах миров, - с внешним равнодушием, скрывающим зависть и еще стыд.
Нет, даже не за "подтянутую гладкость собственных ног и идеальную, без единой морщинки кожу на шее", и не за то, что "сама кажется юной девчонкой". За опоздание, ставшее роковым. За любовь, променянную на свободу. За трусость. За отказ привязаться и довериться. За страх потерять себя, который в итоге этим и оборачивается, когда потеря другого – это лишение большее, чем части себя. И даже уйти следом невозможно. Как можно переродиться, будучи неполным?
Здесь все пронизано болью.
Возвращение – острое кошачье царапанье – неприметная с виду ранка, ноющая и воспаляющаяся, она надолго оставляет белесый след.
И так же саднит сердце Урахары, которому Йоруичи напомнила о собственной цене за когда-то совершенный выбор. Считать ли "семейную идиллию" равноценной платой за "потерянный рай", куда ему нет возвращения, за иное предназначение, оставшееся нереализованным? А Орихиме предстоит увидеть, как ради нее любимый откажется от бессмертия. Только вряд ли она поймет истинный мотив этой жертвы. Тем более, что дочь названа по имени вроде бы неопасной уже соперницы.
Интересно, как автор решает вопрос о разнице восприятий. Давая свою оценку происходящему, Виортея смотрит на мир глазами Йоруичи.
Они - хозяин и хозяйка. А она сама – гостья, "бродяга", "гулена". "Госпожа кошка". "Глупая" и "блудная". Чужая. Ей здесь нальют молока, как старой знакомой, даже произнесут вежливую формулу:
— Заглядывай, когда будет время.
Но настоящее молоко предназначено для младенца, а время у героини несчетное, так что оно не поддается измерению. Бытие времени в этом фике – бесконечность, а значит срок повторного возвращения не наступит никогда.
И все же в тексте есть хоть абсурдная, но надежда. Связанная именно со временем.
Среди миллионов душ в мире живых и на небесах нет шанса найти одну-единственную. А рождение стирает память гораздо лучше смерти. И все же… На улицах всех городов, во всех районах Руконгая, она вглядывается в лица, вслушивается в рейятсу, и ищет хоть малейшую искру узнавания. Она знает, что никогда не найдет. И не искать она тоже не может.
Чтобы найти истинного Урахару – не "Кискэ" – не мальчишку, так похожего на них обоих - обманчивый образ никогда не рожденного общего сына, - у Йоруичи целая вечность…
Хронотоп у Виортеи искусно и незаметно встроен в идею повествования. Маленький дом на грунте тепл и уютен, но его пространство ограничено. У кошки в лапах - вся вселенная, от Луны до Сейрейтея.
Сейчас, в начале повествования, она отдала бы ее не задумываясь. В финале – этот бескрайний мир все же ее единственный шанс, потому что даже Руконгай имеет границы, а значит есть смысл еще оставаться живой.
И, сорри, не удержалась ))))))))))))
………
И если ты уходил к другой,
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.
Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
………
Когда же и след от гвоздя исчез
Под кистью старого маляра,
Мне было довольно того, что след
Гвоздя был виден вчера.
………
И в теплом ветре ловить опять
То скрипок плач, то литавров медь...
А что я с этого буду иметь,
Того тебе не понять. (с) Новелла Матвеева
@темы: Bleach
-
-
05.02.2009 в 01:21-
-
05.02.2009 в 11:23все, что я хотела сказать и еще чуть чуть...
спасибо огромное
...и с песней ты тоже угадала)))))
-
-
05.02.2009 в 15:06-
-
05.02.2009 в 21:06Спасибо. Рада, что тебе понравился отзыв
*Oxocanta*
Это один из моих любимых фиков, так что перечитывала с большим удовольствием.
Приятно, что мы совпали.
Таэлле
Спасибо. И за оценку и за заявку. Я так обрадовалась. А то все руки до этого фика не доходили, а тут как раз был приятный повод.
-
-
05.02.2009 в 23:21Это один из моих любимых фиков
*покраснела и возгордилась*
я рецензию к себе утащу на похвастаться, ладно?
-
-
05.02.2009 в 23:27Конечно. Мне будет очень приятно )))