Капиюва. Властелин травы
По заявке Колючая, фик "Красная шапочка" (www.diary.ru/~cherche-la-femme/p91737470.htm), автор thegamed
читать дальшеСказки – отражение нашего бессознательного, и их особая прелесть в том, что они уже не мифы, потому что не рассказывают о том, «что было на самом деле», но еще и не вымысел, не «придумка», потому что все еще говорят на языке архетипов и только на нем.
А особое место в ряду этих «говорящих» сказок занимает «Красная шапочка». С тех пор, как идея «анализа» (психоанализа, культурного, структурного и прочих) вошла в науку и прочно обосновалась около нее, за «Шапочку» не брался разве что плотно и серьезно занятый другим или ленивый – уж слишком хорошо она ложится в схемы и так выпуклы все ее архетипы. И поэтому же не менее заманчива на фоне способствующей подобным вещам современности торжествующего постмодернизма другая идея – переделки. Того, что называется «по мотивам». Старые сказки на новый лад. Те же скелеты, но в новых шкафах. О том же, но в другом смысле. Как раз в этом жанре и написана выбранная «Красная шапочка» thegamed. Старые персонажи, играющие новые роли.
Итак, персонаж первый – Бабушка. Именно с декларации ее смерти начинается рассказ – и именно к этому факту сводится и из него же, пожалуй, выводится все остальное.
Не публицистически-рецензионное дело погружаться в наукообразные детали и тонкости, поэтому для пользы дела соберем сразу несколько интерпретаций, не делая особых различий между психоаналитическим, юнгианским и прочими возможными подходами, в конце концов, наш век - век эклектики, о чем, кстати, не раз «говорит» и сама «сказка на новый лад».
Итак, Бабушка, живущая в домике посреди леса – отсылка к хтоническим силам, к смерти (одна из версий даже гласит, что Бабушка и есть Смерть в ее хтонической и даже «из загробного мира» ипостаси) и ее власти. Ей приносят подношения (символически-условные пирожки и вино), желая заручиться ее благосклонностью, к ней и договору с ней ведет единственная дорога, сбиться с которой означает подвергнуться величайшей опасности, именно к смерти ведет путь (другой, что и начинается там, где сворачивают с правильной дороги по лесу), на который девочка вступает, готовясь стать женщиной (мы ведь помним, что волк и его нападение – это символ мужской агрессии и ее реализации в половом акте. А также помним, что дети, от таких вещей получающиеся, – это смерть своих родителей, а оргазм так и вообще совершенно точно маленькая смерть). Бабушка не больна и не немощна, все это вуаль мифологической символики – на самом деле она едва ли не хтоническая хозяйка темного леса, к которой земная мать посылает свою девственницу-дочь с дарами и мольбами о милости, ибо сама хозяйка-«бабушка» отмечает девочку своим знаком, предлагая ей в качестве головного убора шапочку красного цвета смерти и возрождения.
И именно эта «Бабушка» умерла в самом начале рассказа пост-событий, пост-сказки, пост-модернизма, пост-иллюзий и пост-мифов. Она жила долго – мифы и их власть живучи, – несмотря на то, что все ждали ее смерти (рационалисты, позитивисты, просто прагматики – все те, кто уже давно для себя расписал, что будет делать с оставшимся имуществом власти, веры и надежды, и все никак не мог дождаться, когда оно перейдет в их руки – одновременно ощущая, что и имущество всего лишь рухлядь, и нужно оно всего лишь из принципа).
Поэтому смерть ускорили: пришел дровосек (мы ведь и про него помним: про позитивный мужской образ, символ мужчины-защитника в противовес мужчине-насильнику) и убил. Об этом знали все («Ужель не знаете вы, что Бог умер, и это мы убили его?!» тоже помним) – но молчали, потому что озвученное не спрячешь и над ним нужно думать, а неозвученного словно бы и нет, а значит, ничто не мешает жить, как удобно, а удобство – главный бог этого дивного нового мира.
Неудобно лишь Волку – потому, что труп, не принятый землей, видит и «чует» он один, и ощущение, что этим самым «чующим» он один и остался в сказке «пост», где все с ног на голову. Да, именно здесь, на запах убитой «за ненадобностью» (и, в сущности, «ни ради чего») полуразложившейся прежней хтонической мифологической хозяйки смерти появляется еще один ключевой персонаж – Волк.
Не важно, что именно мы будем видеть в Волке: агрессивное мужское начало, символическое олицетворение мужского насилия – или положительный символ, посредника между миром живых и мертвых (не вдаваясь в детали других мифологий, можно вспомнить сказку об Иване-Царевиче и Сером Волке: именно волк оживил обманутого и подло убитого, чтобы восстановить справедливость), героя-воителя-первопредка (что тоже часто связывалось с мифологическим образом волка). Важно другое: «новая» постмодернистская сказка берет его и выворачивает наизнанку, планомерно и целенаправленно «переворачивая» все значимые качества, одним движением крутя оси оценок-координат так, что плюс-бесконечность превращается даже не в ноль (это значило бы просто отнять, сделав символ пустым множеством, то есть ничем), а в минус-бесконечность, не отнимая качества, а делая их другими, противоположными. Волк не умер, как Бабушка, не стал неодушевленным «ничем», он все еще есть и все еще играет роль – но примерно такую же, какую играл у наших предков одетый в намордник пляшущий в балагане мишка.
То, что было опасным – теперь придурковато-бестолково и даже жалостливо (Мне того. Мельник сказал. Говорит, от человечины лучше шерсть растет. Ну а я чего - проверить-то надо. А тут как раз ты идешь. Ну а я думаю чего. Девчонка не местная, бабка старая. Я ж того. Откуда мне знать, как ты со сковородкой умеешь обращаться… По-хорошему, - продолжал Волк, который, выпив на голодный желудок, уже успел захмелеть, - это вас сажать надо было. Это же надо было додуматься. Камнями! Всю жизнь, может, мне загубили.).
Бывшее силой – стало слабостью (…чему ты там научиться мог? В тюрьме-то? Или ты как - не с хозяйками, с хозяином?
- С хозяйками..
… То-то тебя муж той женщины из дома выставил. Ясно.)
Даже бывшее мужским – стало женским (Я ж это, - совсем смутился Волк, - того-этого. Девочка я. В женском отделении сидела.
- Чего? - глаза у Красной Шапочки стали с чайные блюдца. - Вас, животных, и не разберешь, одна шерсть везде. Самец, самка.
- Да ты меня и от бабушки не отличила, пока я тебя съесть не попыталась, - хихикнула Волк. - Но я ж никому и не говорю, разве что по надобности. Так как-то проще. Волк и волк).
Перевернуто все: символика, оценка, суть.
Старый волк – опасный, «нездешний», «чужой», вещающий судьбу, восстанавливающий справедливость, дарящий надежду и наводящий страх – трансформировался в заблудившуюся в жизни, людях и собственной гендерности-сексуальности волчицу, не смеющую даже назвать себя «собой» и жалостливо довольную «полным пансионом без всяких камней».
И уж какой логичной мелочью на этом фоне кажется убийца-дровосек, когда-то бывший защитником, шалава-мать, когда-то бывшая просто земной замужней женщиной, и жертвенное подношение-пирожки, на котором семейство «Шапочек» делает деньги.
Это тот самый пост-мир: пост-сказка, пост-миф, пост-модернизм, где никому ничего не нужно на самом деле, а лишь для того, чтобы «было мое», где бывшая беззащитность тупеет и каменеет в прагматичном «хочешь жить – умей вертеться» и теперь наводит лишь жуть, а бывшее зло убого, печально и жалостливо, причем именно тем, что единственное, кажется, сохранило орган чувств, позволяющий улавливать витающий над всем этим запах разложившихся мифов, веры и ценностей. Как когда-то в Средние века еще верившие говорили, что зло – это всего лишь недостаток, малая концентрация добра, так об этой сказке можно сказать, что ее «добро» - это лишь недостаточное сгущение зла, а все исправимо.
В общем, как сказали в совсем другой сказке: «Ну, что, Вася, спас Серенького Козлика от Серого Волка? – Нет, спас Волка от Серого Козла!». Вот только в новой пост-сказке никто никого не спас, а если у кого-то и шевельнулось человечное «не из гуманных соображений, а от жалости» желание помочь Волку, то и оно кануло в Лету к все всплывающей и все напрасно Бабушке, с камнем осознания, как тепло и уютно будет бывшему злу с бывшим добром в этом новом мире «пост».
P.S. Не знаю, можно ли получившееся называть рецензией в строгом смысле. Наверное, нет. Тут нет разбора "стиля" и "средств художественной выразительности", нет даже, по большому счету, критики. Есть только мысли, на которые сказка навела. Если это не совсем то, что хотели увидеть, заранее прошу прощения.
Никого не жалко, никого,
Ни тебя, ни меня, ни его...
С.Шнуров
Ни тебя, ни меня, ни его...
С.Шнуров
читать дальшеСказки – отражение нашего бессознательного, и их особая прелесть в том, что они уже не мифы, потому что не рассказывают о том, «что было на самом деле», но еще и не вымысел, не «придумка», потому что все еще говорят на языке архетипов и только на нем.
А особое место в ряду этих «говорящих» сказок занимает «Красная шапочка». С тех пор, как идея «анализа» (психоанализа, культурного, структурного и прочих) вошла в науку и прочно обосновалась около нее, за «Шапочку» не брался разве что плотно и серьезно занятый другим или ленивый – уж слишком хорошо она ложится в схемы и так выпуклы все ее архетипы. И поэтому же не менее заманчива на фоне способствующей подобным вещам современности торжествующего постмодернизма другая идея – переделки. Того, что называется «по мотивам». Старые сказки на новый лад. Те же скелеты, но в новых шкафах. О том же, но в другом смысле. Как раз в этом жанре и написана выбранная «Красная шапочка» thegamed. Старые персонажи, играющие новые роли.
Итак, персонаж первый – Бабушка. Именно с декларации ее смерти начинается рассказ – и именно к этому факту сводится и из него же, пожалуй, выводится все остальное.
Не публицистически-рецензионное дело погружаться в наукообразные детали и тонкости, поэтому для пользы дела соберем сразу несколько интерпретаций, не делая особых различий между психоаналитическим, юнгианским и прочими возможными подходами, в конце концов, наш век - век эклектики, о чем, кстати, не раз «говорит» и сама «сказка на новый лад».
Итак, Бабушка, живущая в домике посреди леса – отсылка к хтоническим силам, к смерти (одна из версий даже гласит, что Бабушка и есть Смерть в ее хтонической и даже «из загробного мира» ипостаси) и ее власти. Ей приносят подношения (символически-условные пирожки и вино), желая заручиться ее благосклонностью, к ней и договору с ней ведет единственная дорога, сбиться с которой означает подвергнуться величайшей опасности, именно к смерти ведет путь (другой, что и начинается там, где сворачивают с правильной дороги по лесу), на который девочка вступает, готовясь стать женщиной (мы ведь помним, что волк и его нападение – это символ мужской агрессии и ее реализации в половом акте. А также помним, что дети, от таких вещей получающиеся, – это смерть своих родителей, а оргазм так и вообще совершенно точно маленькая смерть). Бабушка не больна и не немощна, все это вуаль мифологической символики – на самом деле она едва ли не хтоническая хозяйка темного леса, к которой земная мать посылает свою девственницу-дочь с дарами и мольбами о милости, ибо сама хозяйка-«бабушка» отмечает девочку своим знаком, предлагая ей в качестве головного убора шапочку красного цвета смерти и возрождения.
И именно эта «Бабушка» умерла в самом начале рассказа пост-событий, пост-сказки, пост-модернизма, пост-иллюзий и пост-мифов. Она жила долго – мифы и их власть живучи, – несмотря на то, что все ждали ее смерти (рационалисты, позитивисты, просто прагматики – все те, кто уже давно для себя расписал, что будет делать с оставшимся имуществом власти, веры и надежды, и все никак не мог дождаться, когда оно перейдет в их руки – одновременно ощущая, что и имущество всего лишь рухлядь, и нужно оно всего лишь из принципа).
Поэтому смерть ускорили: пришел дровосек (мы ведь и про него помним: про позитивный мужской образ, символ мужчины-защитника в противовес мужчине-насильнику) и убил. Об этом знали все («Ужель не знаете вы, что Бог умер, и это мы убили его?!» тоже помним) – но молчали, потому что озвученное не спрячешь и над ним нужно думать, а неозвученного словно бы и нет, а значит, ничто не мешает жить, как удобно, а удобство – главный бог этого дивного нового мира.
Неудобно лишь Волку – потому, что труп, не принятый землей, видит и «чует» он один, и ощущение, что этим самым «чующим» он один и остался в сказке «пост», где все с ног на голову. Да, именно здесь, на запах убитой «за ненадобностью» (и, в сущности, «ни ради чего») полуразложившейся прежней хтонической мифологической хозяйки смерти появляется еще один ключевой персонаж – Волк.
Не важно, что именно мы будем видеть в Волке: агрессивное мужское начало, символическое олицетворение мужского насилия – или положительный символ, посредника между миром живых и мертвых (не вдаваясь в детали других мифологий, можно вспомнить сказку об Иване-Царевиче и Сером Волке: именно волк оживил обманутого и подло убитого, чтобы восстановить справедливость), героя-воителя-первопредка (что тоже часто связывалось с мифологическим образом волка). Важно другое: «новая» постмодернистская сказка берет его и выворачивает наизнанку, планомерно и целенаправленно «переворачивая» все значимые качества, одним движением крутя оси оценок-координат так, что плюс-бесконечность превращается даже не в ноль (это значило бы просто отнять, сделав символ пустым множеством, то есть ничем), а в минус-бесконечность, не отнимая качества, а делая их другими, противоположными. Волк не умер, как Бабушка, не стал неодушевленным «ничем», он все еще есть и все еще играет роль – но примерно такую же, какую играл у наших предков одетый в намордник пляшущий в балагане мишка.
То, что было опасным – теперь придурковато-бестолково и даже жалостливо (Мне того. Мельник сказал. Говорит, от человечины лучше шерсть растет. Ну а я чего - проверить-то надо. А тут как раз ты идешь. Ну а я думаю чего. Девчонка не местная, бабка старая. Я ж того. Откуда мне знать, как ты со сковородкой умеешь обращаться… По-хорошему, - продолжал Волк, который, выпив на голодный желудок, уже успел захмелеть, - это вас сажать надо было. Это же надо было додуматься. Камнями! Всю жизнь, может, мне загубили.).
Бывшее силой – стало слабостью (…чему ты там научиться мог? В тюрьме-то? Или ты как - не с хозяйками, с хозяином?
- С хозяйками..
… То-то тебя муж той женщины из дома выставил. Ясно.)
Даже бывшее мужским – стало женским (Я ж это, - совсем смутился Волк, - того-этого. Девочка я. В женском отделении сидела.
- Чего? - глаза у Красной Шапочки стали с чайные блюдца. - Вас, животных, и не разберешь, одна шерсть везде. Самец, самка.
- Да ты меня и от бабушки не отличила, пока я тебя съесть не попыталась, - хихикнула Волк. - Но я ж никому и не говорю, разве что по надобности. Так как-то проще. Волк и волк).
Перевернуто все: символика, оценка, суть.
Старый волк – опасный, «нездешний», «чужой», вещающий судьбу, восстанавливающий справедливость, дарящий надежду и наводящий страх – трансформировался в заблудившуюся в жизни, людях и собственной гендерности-сексуальности волчицу, не смеющую даже назвать себя «собой» и жалостливо довольную «полным пансионом без всяких камней».
И уж какой логичной мелочью на этом фоне кажется убийца-дровосек, когда-то бывший защитником, шалава-мать, когда-то бывшая просто земной замужней женщиной, и жертвенное подношение-пирожки, на котором семейство «Шапочек» делает деньги.
Это тот самый пост-мир: пост-сказка, пост-миф, пост-модернизм, где никому ничего не нужно на самом деле, а лишь для того, чтобы «было мое», где бывшая беззащитность тупеет и каменеет в прагматичном «хочешь жить – умей вертеться» и теперь наводит лишь жуть, а бывшее зло убого, печально и жалостливо, причем именно тем, что единственное, кажется, сохранило орган чувств, позволяющий улавливать витающий над всем этим запах разложившихся мифов, веры и ценностей. Как когда-то в Средние века еще верившие говорили, что зло – это всего лишь недостаток, малая концентрация добра, так об этой сказке можно сказать, что ее «добро» - это лишь недостаточное сгущение зла, а все исправимо.
В общем, как сказали в совсем другой сказке: «Ну, что, Вася, спас Серенького Козлика от Серого Волка? – Нет, спас Волка от Серого Козла!». Вот только в новой пост-сказке никто никого не спас, а если у кого-то и шевельнулось человечное «не из гуманных соображений, а от жалости» желание помочь Волку, то и оно кануло в Лету к все всплывающей и все напрасно Бабушке, с камнем осознания, как тепло и уютно будет бывшему злу с бывшим добром в этом новом мире «пост».
P.S. Не знаю, можно ли получившееся называть рецензией в строгом смысле. Наверное, нет. Тут нет разбора "стиля" и "средств художественной выразительности", нет даже, по большому счету, критики. Есть только мысли, на которые сказка навела. Если это не совсем то, что хотели увидеть, заранее прошу прощения.
@темы: Femslash
-
-
02.04.2010 в 23:42спасибо за такой полет мысли
-
-
02.04.2010 в 23:44-
-
02.04.2010 в 23:49чудесно, что появился шанс))
-
-
03.04.2010 в 03:07(о хтонической бабушке я как-то особенно задумалась)))
Колючая натолкнул и меня на пару дополнительных рассуждений
поделишься?)
-
-
03.04.2010 в 12:15мои размышления идут в основном невербально) мне лень оформлять словами и записывать) я так, образами-чувствами подумала и расслабилась)
-
-
03.04.2010 в 18:36